Цунь Гуан запрыгал от восторга, ведь обода на голове у него больше не было и он мог делать, что душе пожелается. Почуявшая свободу куница попыталась было одолеть его изнутри, но, подметив огненный блеск в глазах Цунь Гуана, монах начал громко читать камишутту.
Цунь Гуан, который и сам обнаружил кунье присутствие, присоединился к монаху. Куница поняла, что ничего у неё не выйдет, и запряталась обратно.
– Вот видишь, – сказал монах Цунь Гуану.
– Вижу, – закивал тот, всё ещё обрадованный тем, что голова у него теперь была свободной.
А Сонциан протянул ему золотой обод:
– Тебе он в дороге больше пригодится. Мне же в монастыре бояться нечего.
Цунь Гуан спрятал обод за пазуху, а монах, пожав ему обе руки, пошёл в обеденную залу, где до сих пор завтракал Чжу Люцзы.
– Пришла пора нам проститься, – сказал он.
Чжу Люцзы закивал. Рот у него был набит спелыми абрикосами.
– Я в монастыре остаюсь, – продолжил Сонциан. – Ну а ты дальше следуй. Вот всё необходимое.
С этими словами монах выложил на стол перед Чжу Люцзы волшебный свиток, а также шкатулку, в которой хранились изумрудное ожерелье и жемчужина, чёрная как смоль.
– Неужто они тебе не нужны? – сказал Люцзы, наконец управившись с абрикосами.
– У меня теперь иные заботы, – ответил Сонциан.
Поскольку Чжу Люцзы и сам получил нужные указания в своём вещем сне, он дважды не стал монаха спрашивать и сгрёб волшебные вещи в дорожный мешок. После чего набил мешок припасами так, что прочные швы затрещали.
Сопровождаемый Цунь Гуаном, странствующий воин вышел за ворота монастыря. Там их ждал Дзаэмон, который – как будто не прошли уже почти целые сутки – всё так же сидел на земле и упражнялся в игре на флейте. Волки лежали у его ног двумя меховыми кучами.
При виде Люцзы и Цунь Гуана монах-комусо поправил свою соломенную шляпу и пружиной поднялся на ноги. Втроём путники зашагали вниз по вытоптанной паломниками дороге.
Спустя дюжину шагов Цунь Гуан почувствовал, что из придорожных кустов кто-то на его смотрит. Он подскочил к кустам и поднял посох, чтобы хорошенько огреть разбойника, по его мнению, там прячущегося. Но из шевелившихся веток на дорогу выпрыгнул только маленький лисёнок.
– Дзин! – обрадованно промолвил Цунь Гуан и сразу похвастался: – Обода у меня больше нет на голове! И куницу я теперь сам усмирить могу.
Лисёнок в ответ повалился на спину и задрыгал ногами. Цунь Гуан пощекотал ему живот, а затем поднял лисёнка на руки и спрятал за пазухой.
Дорога к подножию горы закончилась большими деревянными воротами. Мимо ворот шёл торговый путь, на котором ни одной повозки не было видно.
Зато у самих ворот их ждала девушка, от красоты которой затрепетал бы даже Сонциан, хоть это и стало бы нарушением его обетов. На девушке было плотное дорожное платье, на ногах – высокие тряпичные туфли и плетённые из лозы сандалии. Аккуратно уложенные волосы покрывал платок, из-под которого выбивался поблёскивающий на солнце золотистый локон.
О том, что это была за девушка, читайте в следующей главе.
Глава шестая
в которой повествуется о той, кто встретился Цунь Гуану и его спутникам, а также о том, как они оказались в Сурине и что там с ними произошло
Итак, Цунь Гуан, Чжу Люцзы и монах-комусо по имени Дзаэмон покинули монастырь Золотой вершины и направились в сторону Молчаливого моря, чтобы отыскать там волшебные вещи Яньвана Умма-ё. Только они спустились с монастырской горы, как им встретилась девушка, глаза которой блестели изумрудно-зелёным цветом. Одета была она весьма скромно, и платье у неё уже покрылось слоем дорожной пыли.
Первым девушку заметил Дзаэмон, который тотчас же поспешил к ней и заключил в свои объятья. Оба волка его радостно прыгали вокруг. Затем монах взял девушку за руку и подвёл к своим спутникам.
Цунь Гуан первым сообразил, что давший обет молчания Дзаэмон представить никого не сможет, и сказал так:
– Меня звать Цунь Гуан, таково моё ученическое имя. Мирское же моё имя Такуан, и родом я из деревни Кото.
Девушка скромно наклонила голову в поклоне и сказала в ответ:
– Цинь Бао. А ты, уважаемый, часом не Ван Чжу Люцзы, знаменитый странствующий воин?
Щёки Люцзы покраснели от важности. Ему стало приятно, что воинская слава следует впереди него.
– Он и есть! – сказал он.
Люцзы хотел расспросить девушку обо всех подробностях своей славы, но сделать этого не успел. Такуан, схваченный любопытством изнутри, перебил странствующего воина:
– Как вы с монахом друг друга знаете?
Цинь Бао бросила взгляд на Дзаэмона и крепко сжала руку монаха. Глаза Дзаэмона блеснули через прорезь в шляпе. Ясно было, что девушку и монаха связывают давние чувства.
«Никак ещё до монашества знакомы были», – порешил Цунь Гуан и дальше расспрашивать не стал. К тому же в голове у него всплыли слова Чжу Люцзы: «Какую-то Цинь Бао монах разыскивает».
Люцзы поймал мгновение тишины и наконец спросил, что хотел:
– Что говорят обо мне? – сказал он.
– Хвалят силу твою и аппетит, – уклончиво ответила Цинь Бао.
«И верно, – подумал Люцзы. – Есть за это меня похвалить!» И похлопал себя по животу, куда уже пробирался так хорошо знакомый ему голод.
– Что же мы стоим! – поторопил своих спутников Чжу Люцзы. – Пойдём дальше!
– Деревня в той стороне, час до неё ходьбы, – показала Цинь Бао рукой туда, где дорога пряталась за холм.
– Решено! – обрадовался странствующий воин.
«Там и подкрепиться можно», – подумал он. Хотя заплечный мешок воина и распирали захваченные из монастыря припасы, пропустить деревенский ужин Люцзы не хотел.
Дорога, по которой шли Цунь Гуан и его спутники, привела их в деревню, что стояла на одной из четырёх рек.
Солнце уже почти спряталось за вершинами отдалённых гор, поэтому путешественники остановились на ночлег в деревне. Чжу Люцзы получил свой ужин, а Дзаэмон с Цинь Бао отправились на отдалённый мыс, откуда вскоре донеслись нежные звуки флейты.
На следующее утро Цунь Гуан проснулся от хруста, с которым челюсти Чжу Люцзы разламывали рыбные кости. Потянувшись, Цунь Гуан спросил:
– Куда теперь отправимся?
Чжу Люцзы развернул волшебный свиток и перечитал первую строфу:
На горных склонах самого Молчаливого моря,
Там, где воды Жёлтой реки размывают песок,
Между монастырём Остроконечных Пиков и Белой горой.
– Нам бы до Жёлтой реки дойти, – сказал Люцзы. – Здешняя ведь не жёлтая? Вроде не пахнет.
В устройстве страны Итаюинду воин был не силён. Пораскинув мыслью несколько раз, Чжу Люцзы поднялся с циновки и вышел к причалу.
– Эй, уважаемый! – окликнул он сидевшего на пристани лодочника. – Куда река эта ведёт?
– До самого Круйтепа можно добраться, – отвечал ему лодочник. – А дальше к Придонному морю.
– Придонное ведь не Молчаливое? – поразмыслил вслух Люцзы.
Лодочник уловил, что неспроста огромный странствующий воин задаёт вопросы о реках.
– Куда вам надобно, уважаемый? – сказал он.
Чжу Люцзы в ответ произнёс три стихотворные строки.
– Знаешь, о чём речь? – спросил он у лодочника.
Лодочник наморщил лоб, как если бы крепко задумался. В стихах он понимал ещё меньше, чем Чжу Люцзы понимал в устройстве рек и морей. Но упускать почти верную сделку не стал. Он сказал так:
– Доберётесь до Круйтепа, а там уже подскажут.
Кто подскажет, лодочник не сказал, потому как и сам того не знал.
Цунь Гуан прослышал о Круйтепе и тотчас же вспомнил о своей семье. Он запрыгал от радости.
– Поедем в Круйтеп! – заявил он. – Матушка моя и сестра родная там живут!
